§5. Аристотель и птица Додо.

Открываю томик одинокий –
томик в переплёте полинялом.
Человек писал вот эти строки.
Я не знаю, для кого писал он.

Пусть он думал и любил иначе
и в столетьях мы не повстречались…
Если я от этих строчек плачу,
значит, мне они предназначались.

Вероника Тушнова.

    Пожалуй, если бы лет 10 назад меня спросили о смысле творчества, я бы ответил что-нибудь вроде «облагораживать души людей» или «делать читателя лучше». Прошло время, и – слава богам – я стал немного умнее, хотя, видимо, совсем чуть-чуть, раз берусь писать на столь идиотскую тему.
    Стоит заметить, что об этом загадочном смысле существует огромное количество статей и даже книг, принадлежащих пёрьям кандидатов и депутатов различных наук. Большинство из них так и остаются кандидатами, нормальные учёные, такие, как Лосев или Зализняк, занимаются узкоспециальными задачами. Благодаря углублённым специалистам гуманитарные науки развиваются (правда, очень медленно), становятся более серьёзными, точными, приобретают доказательную базу и методы исследований. Почему так происходит? Либо потому, что общий вопрос о смысле слишком сложный, и необходимо для начала разработать подходящий «инструментарий», либо потому, что никакого вопроса нет.
    За 2000 лет поиски смысла привели к нескольким объяснениям появления творческого импульса, различающимся степенью тривиальности и эпохой возникновения. Более того, для каждой эпохи существует характерное объяснение, очень распространённое, но вопреки этому (а может, благодаря) наиболее ошибочное в контексте времени. К примеру, большинство людей сейчас полагают, что любая песня или книга пишется (издаётся, исполняется) в меркантильных интересах, а также для того, чтоб снискать популярность. То есть, согласно формулировке того самого большинства, ради бабла и славы. Представление возникает в связи с массовым распространением «культа успеха». Ясен пень: с утра до ночи из телика долбят – ты должен быть успешен и зарабатывать миллионы долларов, ведь у тебя такой потенциал, а потом показывают примеры: вот Эврил Лавин, вот Дима Билан, вот Татьяна Устинова. Естественно, у обывателя рождается в голове простая цепочка: я слесарь, и бедный, а Элтон Джон пидор певец, и богатый. Значит, он запел, чтоб разбогатеть.  
    Опровергнуть эту точку зрения можно с лёгкостью. Представим картинку: маленькая Бритни подходит к маме и говорит – мам, я хочу стать звездой эстрады, дружить с Пэрис Хилтон, иметь много денег, и чтоб половина мужчин мира ждала моего домашнего порно. Думаю, даже слесарю ясно, насколько сцена абсурдна. В момент первого возникновения творческого импульса – а это происходит в 4-5 лет (хотя, говорят, бывает и раньше) – ребёнку нет дела ни до бабла, ни до славы. Обычно дитятко хочет петь, плясать, играть на пианине или склипатьке, больше ничего. С взрослением импульс притупляется, перебивается различными желаниями, жизненными обстоятельствами и прочим – но не пропадает вовсе. Только за счёт творческого импульса человек и производит продукт искусства, а популярность и богатство подчас откровенно мешают. Существуют люди, которые за бутылкой пива любят порассуждать – мол, я бы тоже вон как Стивен Кинг, писал бы себе романы, получал бы за них миллионы денег, и в ус бы не дул. Такие господа, как правило, за свою жизнь не написали ни одной строчки, кроме, может быть, суммы в бухгалтерском расчётном листке.
    Однако, вряд ли слесари когда-нибудь прочитают мою статью. Оставим их и обратимся к следующему ошибочному мнению, свойственному для более близкой к искусству части большинства. Несмотря на то, что количество интеллигентов технических, а также гуманитарных, но нетворческих специальностей, стремительно сокращается, их всё ещё достаточно много, и они являются важной прослойкой общества. Чаще всего этому классу свойствен сугубый прагматизм; и ответом на вопрос о смысле творчества здесь будет, скорее всего, заученная в школе фраза о том, что назначение искусства в назидании и познании мира. 
    Вспомним учебники философии вузовского курса. Количество страниц, уделённое там Гегелю сравнимо лишь с потраченными на Платона. Нарисованный авторами словесный портрет великого писателя античности вызывает откровенную тоску и недоумение. Что интересного в этом глупом старикашке, постоянно нудящем, что нельзя пятое, нельзя десятое, и вообще, молодые должны ходить строем и распевать марши, остальное же есть разврат? Более продвинутые студенты, прочитавшие Бертрана Рассела, ржут, как кони, над «эйдосом кошки». Идеальному платоновскому государству ужасаются все: историческая память о двух подобных государствах ещё довольно свежа. Единственное, что интригует (и единственное, что, обычно, остаётся в памяти об эллинах к пятому курсу) – то, что Т.Е.Д. для античных философов было в порядке вещей.
    И насколько же по-другому воспринимаешь Платона, прочитав «Диалоги»! Чудесный язык, блестящие споры, наиярчайшие образы... Что тут скажешь, даже великие писатели сплошь и рядом ошибаются. Столь ценные для автора назидания истлели, как и его древнегреческие кости; современная диалектика связана с сократовской ну уж очень условно; зато «Пир» и «Апология» вполне живы, выглядят свежо, и их будут читать ещё не одну сотню лет – и не как философский труд, а именно как литературное произведение.

    ***
    Однако во вреде, принесённом человечеству, Аристотель, как и полагается, превзошёл своего учителя. Вообще, скорей всего, в этом виновато только человечество – не стоит хвататься за талию гиганта и боязливо высовываться из-за его спины, лучше, всё-таки, взобраться к нему на плечи. Услышав о теории очищения через искусство, нынешний творец начинает воображать себя спасителем рода людского. Что, вообще-то, очень удобно: играешь себе на пианине или склипатьке с шести лет, а в 16 задумываешься – на хуя, собственно? И тут приходят добрые преподаватели эстетики с рассказом о катарсисе.
    В результате творцы-адресанты не могут даже на минуту представить себя без адресата. Творцы возмущаются, что так мало людей (во всяком случае, поначалу), желают очиститься посредством производимого ими продукта. В особо сложных случаях автор (или исполнитель) решает, что родился не в то время, что его окружают не те люди, что люди, в целом, дерьмо. Таким авторам я напомню посмертную историю Иоганна Себастьяна Баха.           
    Кажется, в 30-х годах XIX века некий богатый бездельник по имени Феликс Мендельсон отрыл на какой-то свалке запылённые фолианты. Не будь Феликс музыкантом, выкинул бы всё это хозяйство к чертям. Но увидев нотные записи и знакомую подпись BACH, юный пианист удивился: неужели ему попались неизвестные рукописи Вильгельма Фридемана или Филиппа Эммануэля? Однако, стряхнув пыль, Мендельсон обалдел ещё больше – ни о каких Бахах с инициалами J.S. он с роду не слышал. Стоит поиграть...
    Прошло почти два века, и теперь вряд ли сыщешь подростка, который настолько туп, что не знает Иоганна Себастьяна (а вот Вильгельм и Филипп подзабыты). Каждый слышал органную прелюдию d-moll и так называемую Аве Марию (прелюдию c-dur из Хорошо Темперированного Клавира в обработке Гуно), почти каждый восхищался. Любой признает, что творчество Баха гениально.
    Но вот вопрос: разве оно было менее гениальным за те 80 лет, что пылились фолианты?  Разве за почти век забвения творчество перестало быть творчеством?
    Нет. Почему? Потому что реципиенты нужны только авторскому тщеславию; искусство автора в них не нуждается.

    ***
    Так что же побуждает ребёнка взяться за карандаш или усесться за фортепиано? Что рождает импульс, в чём смысл творчества? Механика проста: фантазия пробуждает стремление к созданию художественного образа, стремление служит стимулом к творческой деятельности, а творчество питает фантазию. В этом процессе возникает виртуальный мир, развивающийся вокруг творца, чья умственная активность сосредоточена на созидании мира.
    В этом движении нет вообще никакого смысла, как нет смысла, например, у круговорота воды в природе. Оно просто есть.

    ***
    Алиса, выбравшись на берег моря слёз вместе с оравой зверюшек, жутко замёрзла и промокла. Премудрая Мышь взялась всех высушить – сейчас вы у меня быстро согреетесь! Однако курс английской истории нисколько не помог, ещё хуже –  ввёл нахохлившееся общество в уныние,  ибо рассказы о Вильгельме Завоевателе могут только развить общую эрудицию, но не согреть.
    Поэтому не стоит размышлять о катарсисе. Во всяком случае, я не стану. Глупый Додо с идиотским бегом по кругу выглядит гораздо разумнее: несмотря на мою любовь к праздным рассуждениям, получается, что прав именно он. Пусть себе Мышь на пару с Аристотелем поищут катарсис. Мы с Алисой лучше побегаем. Всё ж больше пользы будет. 

Нечто похожее