C1/
Вдруг из ниоткуда появилось помещение. Оно напоминало актовый зал провинциального обкома КПСС: на стенах висели тяжёлые тёмно-красные шторы, а впереди возвышалась сцена, украшенная кулисами того же, что и шторы, цвета. Кафедра, правда, отсутствовала. Зал был полон кресел с колючей шерстяной обивкой. Все они пустовали.
В глубине сцены висели два портрета – Моцарта и Гофмана, а между ними стояла копия статуи Аполлона Бельведерского. Вольфганг смотрел на Эрнста Теодора с ненавистью и удивлением, будто спрашивая: на хер ты себе взял третье имя? Чего тебе не сиделось? Романтик, што ли? Я в кабаке таких романтиков по голове стульями пиздил… Эрнст был грустен и молчалив, видно, триста раз уже проклял свой дурацкий псевдоним, взятый в припадке музыкального и алкогольного восторга. И поделом ему.
Позади человек как будто сделанный из цельного куска говна пел тягучее отвратительное «Отче наш». Рядом с ним находился точно такой же, но другой человек. Он всячески показывал своё нетерпение. Звали их N и NN.
– Маэстро, Вы не знаете, когда наконец подадут яства? –
(ств ас тв аст ва ст ва ств аств а)
спросил, ёрзая в колючем кресле, NN.
– …но-о-о из-ба-ви нас о-о-от лу-ка-во-о-о-го-о-о… – закончил N. Каждое «о» вызывало прилив с трудом сдерживаемой тошноты. – Аминь. Ну вот теперь, мой дорогой, можно и яства.
– А хороши ли они будут?
– Обижаете, голубчик! Ваниль в карамели! Жжоный сахар не предложу! Эй, слуги!
Тут же из-за кулис вышла группа странных существ. То были четыре полностью обнажённых мужских тела, прекрасные всем, кроме отсутствия над шеей каких-нибудь признаков голов. Возникал вопрос – не мучают ли этих господ фантомные мигрени? Существа несли на плечах огромный серебряный поднос, на котором сидели две светловолосые нагие красавицы, одна кареглазая, вторая – с огненно-рыжими глазами. NN восхищённо заохал. N величественно произнёс:
– Ставьте блюдо на сцену и убирайтесь вон!
Веление было исполнено немедленно.
Как только слуги ушли, красавицы обратили друг на друга взоры. Вернее, не так. Они буквально вцепились друг в друга взглядами, оглаживая себя и шумно вздыхая. Потом та, что с огненными глазами, рванулась к кареглазой и страстно поцеловала её в губы. Обе хрипло застонали. NN начал совсем уж неприлично ёрзать в кресле, приговаривая:
– Ай, лисы! Ай да лисы!
Кареглазая протянула руку к груди подружки и впилась ногтями в сосок. Подружка откинула голову назад, страстно и беспомощно заверещала, но в долгу не осталась, запустив руку любовнице между ног. Теперь верещали обе. Наверное, это всё было очень возбуждающе, но почему-то хотелось смеяться.
– Возьми себе дятла, – попросила кареглазая, томно истекая слюной.
Вторая сверкнула взглядом в сторону зала, и на её плече начал напухать бутон. NN взвизгнул и растворился в воздухе. Бутон удлинялся, сбрасывал шкуры, креп, розовел, и через несколько мгновений стало ясно, что это хер.
Обе бешено расхохотались.
– Зачем здесь? – давясь, хрипела кареглазая. – Убери, K@#% с ним, человечки замечательные, пусть.
– Ничего не гармонизуется. Отпишу вниз.
Хер отвалился и, падая, сгорел, как метеор в атмосфере Земли. Красавицы совсем по-сестрински обнимались и продолжали хохотать. Аура вожделения лопнула, как мыльный пузырь.
N обиженно засопел:
– Ну что за безобразие. Никакого делопроизводства. Будут наказаны!
Потом он встал из кресла и раскатисто проговорил:
над изнасилованьем ольги
всю ночь работает семён
то так то этак не выходит
поспит проснётся снова в бой
Кареглазая нехотя оторвалась от подруги, строго посмотрела на N и вдруг гаркнула:
– ГЕРАКЛИТ – ЭТО ВАМ НЕ K@#% СОБАЧИЙ!
N вздрогнул и уже менее уверенно продекламировал:
лежу в гробу вдруг кто-то рядом
зашевелился в темноте
о боже мой другие люди
и здесь преследуют меня
– МЫ НЕ ОБЛАДАТЕЛИ РЕЛЯТИВИЗМА! – пронзительно закричала ему в ответ та, что с огненными глазами.
Волосы на голове у N встали дыбом. Однако он не сдавался:
самоубийство николая
не удивило никого
и даже мать сказала коля
всегда куда-то уходил
Высвободившись из объятий нареченной сестры, кареглазая встала в полный рост (Боже, как прекрасна…) и завопила так громко, что первые ряды кресел снесло мощью звука:
– ЗНАЕШЬ, ЧТО?! ГОУ-ка ты НПО! Профессиональный лицей №11! ДРП!!!
N задрожал всем телом и прошептал моляще:
так просто быть спиной друг к другу
и кожей чувствовать любовь
но стоит только повернуться
так сразу зубы и глаза
Теперь и вторая поднялась с подноса. Красавицы мельком обменялись взглядами, обняли друг друга за талию, с ненавистью уставились на своего врага и зычно взвыли:
– РУБИ КОТОВ! ИЗВЛЕКАЙ САХАРИН!
Такого удара N уже не смог выдержать и молча разложился. От него ничего не осталось, кроме потрёпанной ковбойской шляпы. Что сказать родным, если им вздумается востребовать останки? Чёрт его знает.
Настоящая женщина выглядит очень глупо, когда пытается вещать. Гораздо лучше она выглядит, когда улыбается, плачет или даже пищит. Нет ничего отвратительнее женщины, которая клевещет. Даже женщина, которая визжит.
То ли вследствие урагана, вызванного криками девушек, то ли ещё по какой неведомой причине, комната побледнела, словно превратившись в отпечаток на фотоплёнке. Стены стали совсем прозрачны; сквозь них был виден сумрачный пустырь, будто рождённый фантазией По или Конан-Дойла. Весь он зарос тоскливой серой травой, из которой то там, то тут подымались похожие на механизмы голые деревья. Низко висел серый туман, и казалось, что всякая жизнь должна бы уже много лет как покинуть это унылое место.
Но жизнь, или что-то на неё похожее, не просто не покинула пустырь, а прямо таки там бурлила. По дорожке, проложенной кем-то в зарослях серой травы, постоянно проносились весёлые парочки тараканов. Они пели, хохотали и кружились в вальсе. А над травой бесцельно и непредсказуемо порхали бабочки. Видимо, брачный сезон.
Девушки тоже стали выглядеть иначе, но в отличие от комнаты вовсе не превратились в призраков. На обеих теперь были надеты зелёные майки с надписью SALZBURG, доходившие им до середины бедра. Вероятно, подарок Амадея. Или другого Амадея. Выглядели они скорее грустно, нежели воинственно. Неудивительно: когда враг побеждён, непонятно, чем жить дальше.
Через стену в зал, или то, что от него осталось, влетели две бабочки, похожие на махаонов. Они были неизъяснимо отвратительными, то ли из-за множества розовых глаз, то ли из-за мерзкого окраса крыльев, в котором цвета не смешивались, а как бы вовсе отсутствовали. Немного поносившись по залу, они разделились и атаковали девушек: одна уселась на плечо к кареглазой, вторая – к той, что с огненными глазами. Девушки испуганно съёжились и прижались друг к дружке. Бабочки выпустили хоботки и стали пить кровь, наполняясь цветами с каждым глотком.
Первым среагировал Эрнст Теодор. Он высунул из портрета руку, в которой держал свёрнутые в трубку документы и изо всех сил шлёпнул свёртком по плечу кареглазой. Для её подруги то же самое сделал Вольфганг, ловко используя ноты. Мерзостные махаоны разлетелись в пыль. Плечи девушек сильно кровоточили, сами они тихо плакали. Один Амадей посмотрел на другого одобрительно: а ты, оказывается, не такое уж и говно. Аполлон спустился с постамента, через стену вышел на пустырь и зашагал куда-то вдаль. Насекомые бросили свои занятия и устремились за ним.
Вы… Стоп. Ты. Ты… Ты – плачешь? Не надо. Не плачь. Не надо. Это всего лишь боль. Лучше скажи, как тебя зовут. Элис? Айрис? Послушай, не может одна девушка носить сразу два имени. Имена – штука сложная и опасная, брось с ними играть. Думаешь, почему ты сюда попала? Одного мимолётного соседства мало. Придётся тебе крепко подумать и о ведьме из древней деревни, и о неудачливой калифорнийской затворнице. А сколько всего ещё можно понавытаскивать? Стоит ли? Молчите. Молчишь. Молчите, и обе в своём упрямстве тверды, как камень. Что ж, никто и не ждал ничего иного.
Было ли? Чёрт его знает. Ответ не так уж важен. Один из тех случаев, когда происходящее перечёркивает важность или даже возможность ответа. Так зачем его искать? Ха-ха-ха. Ха. Во что же верить? В чан с дерьмом. В Романа Полански. В бутылку Джонни Уокера. А может совсем наоборот – в любовь. Нет никакой разницы. Верить – в видимое, слышимое, обоняемое, осязаемое. Ощушаемое. Зачем вера в то, что за спиной или над головой? Зачем её искать? Ха-ха-ха.
…ха хах аХ аХА ха хАХ аХА хаХ АХ ах АХА ХА ХА…
Зачем искать? – ИЗБАВИ НАС ОТ ЛУКАВОГО!
Зачем искать? – ЖЖОНЫЙ САХАР НЕ ПРЕДЛОЖУ!
Зачем искать?..
По пустырю небрежно гулял ветер, пахнувший морем и виски. Деревья-механизмы шевелились, издавая неприятный скрип и перестукиваясь сухими ветками. Серая трава очень натурально волновалась; в её попытках показаться настоящей чувствовалось что-то даже очень трогательное.
На дорожке появилось некое существо. Присмотревшись, в существе можно было распознать собаку: абсолютно белую из-за отсутствия шерсти, с мордой в форме ракетки для пинг-понга, поставленной на ребро, и, несомненно, мёртвую, как мумия Ленина. Что за сила держала её на ногах, неизвестно. Ветер, попадая на морду-ракетку, заставлял собаку безнадёжно покачивать головой на манер флюгера.
Кареглазая, всхлипнув, приблизилась к белокожему псу и погладила его по несчастной уродливой башке. Ничего не изменилось. Тогда та, что с огненно-рыжими глазами, подошла к сестре и взяла её под руку.
Неожиданно
(через «о», представляете…)
хвост собаки покрылся шерстью и забился в восторге узнавания. Девушки заплакали.
Пустырь меж тем бледнел, как до этого бледнела комната. Первыми исчезли деревья, проскрипев напоследок несколько жалобных всхлипов. Ветер шумно вздохнул и куда-то унёсся, уволакивая за собой туман. Трава держалась дольше,
(10 минут страха)
но и она опала, расползлась, превратилась в пепел.
– Элис! – прокричал Эрнст Теодор.
– Айрис! – проворковал Вольфганг.
Девушки обернулись.
– Прощайте! – пропели
(редкие птицы)
Амадеи в унисон, пожали друг другу руки и растворились в воздухе.
Вдалеке пронёсся, вальсируя и похохатывая, таракан. За ним, с огромной книгой наперевес, гнался высокий худой мужчина в рясе.
– Протобестия! Сатанинское отродье! Вот уж я тебя!.. – кричал мужчина и махал своим талмудом. Впрочем, было ясно, что Заккарии
(похоже на то, наверно)
не угнаться за тараканом. Мешало одеяние. Или что-то другое…
…вот и всё, маленькая. Убежали, убежали. Больше здесь ничего и никого нет. Только вы и ваша собака. Можно, конечно, ещё погулять, вдруг найдётся что-то исключительно интересное? Не смотри волком, это не издёвка, твои желания – тайна о семи печатях. Ну что? Хочешь вернуться? Хочешь? Хочешь? Хочешь?
Так потребуй.
+++
Окончание будет.
0 коммент.:
Отправить комментарий